Так случается. Раз в пол-жизни, но так бывает,- Ты лежишь и боишься услышать, как, громыхая, Падает снег – Не летит, не кружит, не стелется – в интервале От полуночи до шести - оглушительно падает в тишине.
В тишине.
Тишиной заполняя тяжесть трахей и усталость лёгких, Тишину принося туда, где уснули больные сны, Где ни тени сомнения – слишком ясны намёки Этой страшной, слепой, не моргающей тишины.
Этой, этой, в которой НЕКОМУ. Бога ради, Отмените молчание, ну, объявите же ей войну, Прозвучите хоть как-нибудь – пусть даже так – «В Багдаде Всё спокойно. Тук-тук!» только вы-клю-чи-те–ти-ши-ну!
- Ну останься, - говорит он, - останься, я отдам тебе это чёртово право ходить налево и ходить направо, хоть бежать, хоть лететь – только останься. Я тебя, словно варежку, белой резинкой привяжу – ты иди, а потом возвращайся, но только, пожалуйста, ещё останься, я буду тебе второй половинкой.
А мне хотелось, чтоб он говорил «голубка», чтобы губы дрожали от переизбытка… Господи, что же это за пытка, что за такая чёртова мясорубка? Когда ещё не прожита половина жизни, а половина вечной любви – уже, пожалуй, и даже большая её часть… не жалуй меня, не щади, ни ныне ни присно, потому что, ну сколько же уже можно? Во всём, что имею, я сама виновата, и вся уже обложена бинтами и ватой там, где вводилась любовь подкожно. И кому я сдалась – такая вот половинка, не годящаяся даже для медленных танцев. А он говорит: "Ну останься, останься…" И всё тянет, как варежку на резинке…
«Отзовись, - говорит она, - Марк! - и всё смотрит на воду. - Если ты вот сейчас не всплывёшь, я пошлю тебя к лешему!» Деревенские дети обходят её - то тропою, то бродом. Так их мамки велят - ведь она же почти сумасшедшая.
И приходит на берег, и шепчет какие-то бредни. Старики головами качают: «Ах, бедная, бедная…»
«Слышишь, Марк, наша девочка выросла, учится в городе. Её хвалят, она занимается оперным пением. У неё с каждым разом всё меньше и меньше поводов Навещать меня здесь. И на всё - своё личное мнение».
Всё зовёт, всё стенает, всё машет рукою кому-то. Словно рябь по воде пробегают пустые минуты.
Марк, послушай меня...«Марк, послушай меня. Наша дочь собирается замуж. Кто её поведёт к алтарю, если ты не вернёшься?» - Постоит, подождёт, бросит в воду глубокую камушек, И всё кажется ей, будто голос оттуда донёсся…
И вплетает в белёсые волосы алую ленточку, И всё ждёт неизвестно откуда прощальную весточку.
«Здравствуй, Марк. В нашем доме сегодня не мыто, не прибрано. Что мне делать, скажи? Наших внуков увозят в Америку! Я туда не хочу, я умру там… и где это видано, Чтоб оставить тебя одного тут, у этого берега.»
«Боже правый, прости!» - говорит, а сама раздевается, И вода обнимает её… и она, наконец, улыбается…
братец мой Лис, этот город пуст, пуст, как застывший терновый куст, мне ли страшиться ослабших уз - здравствуй же, дом родной. встречи-разлуки, базар-вокзал, милая, не отводи глаза, всё, что я мог бы тебе сказать, будет всегда со мной.
знать, что пройдёт, но любить. пройдёт - дождь, воскресенье, туман, восход, письма, детали и, в свой черёд, треснувший небосвод. милая, не зажигай огня, сумерки спрячут и сохранят. мир изменяется без меня всюду, где нет меня.
нет возвращений к родным местам, нет возвращений, и даль чиста, нет возвращений, и я устал, выдохнул, перестал. милая, не отводи глаза, разве я повод твоим слезам? всё, что я мог бы тебе сказать, я уже не сказал.
Каждый день кто-то прилепляет к её окну Мир, похожий на старый выцветший полароид С места взрыва – и тот, кто клялся ей, что прикроет, Оставляет и оставляет её одну.
Памяти Герды, драгоценные руки которой уже никогда не исправят мою тоску, посвящаются эти дома и безучастный город, случившийся на веку.
Памяти Герды, сквозь которую падает время тихо, как будто герань прорастает проём окна, посвящаются эти слова, и, наравне со всеми, хлеб и рюмка вина.
И прощаясь с Гердой, которая стала покоем, теплом и покоем за кромкой льдяных дорог, Снежная Королева взмахивает рукою, и начинается снег, колючий, как чертополох...
Жизнь не ищет будущего. В прошлом роется Шарит, но не находит незавершённого шоу… Меньше всего я боюсь расстроиться - Меня учил плакать профессиональный клоун.
Минута до старта. Продать, но не сметь продаваться. Последнее лето - горчит на губах пряность листьев. Положена карта. Сдавать - и не думать сдаваться. В копилке твоей слишком мало известных всем истин.
Стихи без охоты Щекочут застывшее лето На фазе "дожди, вероятно, к ночи будут грозы". Спроси себя, кто ты, Узнав, вопрошай себя, где ты, А после уже отвечай на другие вопросы.
Сентябрь плетётся, Чуть больше недели - и осень, Чуть больше недели - и ты снова в спячку до марта. И снова придётся Ответы искать на вопросы, Копить их, как истины, впрочем.. Секунда до старта.
Ты станешь снова смертельно слабой, Наткнёшься бабочкой на иглу. Под "Dancing queеn" столь любимой Аббы Дрожишь и плачешь навзрыд в углу И тянешь руки свои к теплу.
Такая девочка - смех искристый, В глазах пожаром лесной огонь. Хотела в детстве судьбу артиста, А получила сухой закон И штамп на сердце "попробуй тронь!".
А раньше думала: всё проходитА раньше думала: всё проходит, Скрывая раны живым рубцом. Вот только врезан замок на входе, И ты скрываешь своё лицо, Хотя и держишься молодцом.
Сентябрь - насморк, октябрь - с гриппом, А после можно пропасть совсем. Твои истории - всё же липа, Враньё, что жизней у кошки семь. И ты не верь - ни себе, ни всем.
Дели слова не на два, а на три, А после их для себя фильтруй. Добавь по вкусу кухонный натрий, Зубри "всё будет отлично" мантрой И трепещи свечой на ветру.
Какая разница - Светы-Насти, Твой паспорт прячет другую жизнь. Раскрыты окна не напрочь - настежь, Ты ловишь в ветре порывы счастья, И осень шепчет листвой "держись".
С рассветом станешь опасно стильной, Пройдёшь на шпильках по сотням тел, Какая, к чёрту, во сне стерильность? Ты станешь снова смертельно сильной. А кто не рядом - того в прицел.
А если знать, что я одна - не так и сложно уходить. Не так и сложно, если знать, что кем-то порванная нить Не станет прежней. Наугад кидаю в воздух горсти слов. Поймаешь? Ну же. Птица - я. А ты.. Ты просто птицелов.
А если знать, что этот свет растает вновь в твоих глазах, Ты постучишься мне в окно, ты как всегда - на тормозах, Не так и сложно сердце мне продать за солнце и весну - Ты только сам следи за ним. Кради его, когда засну.
Побережье пустынно, над волнами носятся птицы, ты тревожишь морскую, солёную тишину. Это море сумело когда-то тебе присниться, ты зачем-то решила довериться этому сну. Вот идёшь, и песок залезает к тебе в кроссовки, южный ветер в лицо выдыхает ночную соль. Ты всегда получалась всего лишь как часть массовки, а теперь получила внезапно большую роль - и играй, если можешь, и если не можешь - тоже, и не жалуйся после, что хочешь начать с нуля.
Если держишь синицу в руках...Если держишь синицу в руках и как можно строже, то и не за чем вовсе разглядывать журавля.
Перед бурей особенно чувствуешь то затишье, при котором всех звуков галактики в принципе нет. Вот бы море смогло всё стереть, что считается лишним, вспоминая которое хочется цепенеть: чтобы сразу, с размаху, отрезать горчащие мысли, чтобы больше не видеть убийственно точные сны...
Ты идёшь -- и весь мир для тебя не имеет смысла, как песок и вода для тебя не имеют цены.
Ты любимица высших, чуть что - так обнимет небо и спасёт от смертельной, идущей к тебе беды, ты уверена только, что этот эффект плацебо заменяет всю действенность докторской ерунды. То есть там, где ты будешь опять и довольно скоро, всё сойдёт за ребячество, выдумку, баловство.
Но сейчас будет дождь, и осталось одно лишь море, только море, всё море - и, кроме него, ни-че-го.
Ты сидишь на песке, строишь замки, рисуешь лица, пишешь имя и ждёшь, пока волны его сотрут. Ты когда-то нечаянно морю смогла присниться, и теперь это море - лекарство от всех простуд. Только здесь ты внезапно поймёшь: ты - совсем живая, только здесь нужно чувствовать сутками напролёт.
...ты сидишь на песке, чьим-то именем оставаясь, просто ждущим, пока это море его сотрёт.
...всем нам иногда недостаёт кого-то из тех людей, кого мы по своей глупости или гордости отпустили, потеряли или не смогли простить. и становится жаль, что мы не сберегли человека в свой жизни. интересно, те, кто упустил меня, хоть раз пожалели об этом?...
она танцует на белом снегу фламенко. тонкие ноги выдают в ней с лихвой фламинго. алые вены глубоко голубого оттенка и злые глаза как у дикой собаки динго.
она танцует...
острые ногти в движеньях цепляют плечи - крылья без перьев, оскал саблезубой дичи. сама же увечит, сама же со временем лечит - порхает легко, ступая на землю по-птичьи.
она танцует...
по клавишам в такт, разделяя точки пробелом, как будто картечью меж букв без разбора палили. следы оставляют мокрые лужи на некогда белом снегу, что теперь весь изрезан клетками линий.
сквозь стены идёт и закрытые наглухо двери - снежным холодом веет из окон в её квартире. она кружит бостон и наверное, всё-таки, верит, что в две смены сможет работать мишенью в тире.
она танцует...
так нежно и плавно летит сквозь возможные "если", ступая по строчкам, украдкой глядит по-лисьи. она вспоминает все твои самые грустные песни - и выводит словами по снегу сокровенные мысли.
она танцует...
на шахматных досках со звоном чеканной меди, будто монеты пришиты к лодыжкам за тонкие нити, чеканит уверенный степ босиком ледяная леди. для неё в этом мире не осталось новых открытий.
она танцует...
чтобы кровь разогнать и как можно быстрее согреться, тишину рвёт в бессильи, опуская покорно ресницы, у неё нет души и, наверное, больше нет сердца... только музыки речь, от которой ночами не спится.
она танцует...
вдоль по клеткам, меняя Е2-Е4 на нечет, чёрный след оставляя от пят с безмятежностью спичек. если ей, кроме сердца, любить, пожалуй, что нечем - для неё больше нет в этом мире полезных привычек.
она танцует...
озаряет рассветом сквозь ночь темноглазая дева и выводит на небе слова солнценосным курсивом: "через тернии к звёздам" - помеха обычно слева, лишь движение - шанс в этой жизни родиться счастливым.
она танцует...
среди сотен запретных плодов этот - самый спелый. о добре или зле будут спорить упрямые нимбы? она сольно считает шаги, в голове децибелы на ходу регулируют громкость танцующей нимфы.
она танцует...
будто незачем жить, будто вовсе предана всеми, не жила ни на Кубе, ни в Чили, ни даже в России. будто в чрево её кто-то бросил богово семя и теперь она умирает в распятых объятьях мессии.
И снова я главная героиня не своей истории. Порхаю по сцене без права на любую роль. Обидно осознавать, что я снова где-то между небом и землёй, непонятая и ненужная. Потому,что вовремя не поняла - в этом спектакле мне нет места.
Есть уже принцесса в этой сказке. Только она, как золушка. А он - тот принц, что до поры до времени не будет её замечать. А потом вдруг "бац!" - озарение. А я кто? Кем? Кому? Опять со шваброй после премьеры? Или того лучше, эпизодичная маска в пыльном углу.