Мы проходим по нашим мостам и сжигаем их за собой, на нашем пути вперёд остаётся только память о запахе дыма и о том, что когда-то наши глаза были полны слёз.
- На свете множество людей, которые ни за что не пройдут под лестницей и не станут открывать зонтик в доме. Есть баскетболисты, которые крестятся перед штрафным броском, и игроки в бейсбол, которые меняют носки, когда игра не клеится. Я думаю, в таких случаях рациональный разум просто играет в стерео-дисбалансе с иррациональным подсознанием. Если бы меня попросили определить «иррациональное подсознание», я бы сказал, что это расположенная в мозгу у каждого из нас маленькая, обитая изнутри мягким материалом, комната, где стоит только один карточный столик, и на нём нет ничего, кроме револьвера, заряженного гибкими пулями. Когда вы, идя по улице, сворачиваете, чтобы не проходить под лестницей, или выходите из дома под проливной дождь со сложенным зонтиком, часть вашей цельной личности отделяется, заходит в эту комнату и берёт со стола револьвер. Может быть, вы даже держите в голове одновременно сразу две мысли «Ходить под лестницей безопасно» и «Не ходить под лестницей тоже безопасно». Но как только лестница оказывается позади или когда зонтик открывается - вы снова воссоединяетесь.
Non so dove trovarti Я не знаю, где найти тебя Non so come cercarti Я не знаю, как отыскать тебя Ma sento una voce che Но я чувствую голос ветра, Nel vento parla di te Который говорит о тебе. Quest' anima senza cuore Эта душа без сердца Aspetta te Ждёт тебя Adagio Адажио
Le notti senza pelle~Le notti senza pelle Ночами без укрытия I sogni senza stelle Я мечтаю без звёзд Immagini del tuo viso Я представляю себе твоё лицо, Che passano all' improvviso Которое неожиданно исчезает Mi fanno sperare ancora И всё ещё заставляет меня надеяться Che ti trovero Что я встречу тебя Adagio Адажио
Chiudo gli occhi e vedo te Я закрываю глаза и вижу тебя Trovo il cammino che Нахожу путь, Mi porta via Который ведёт меня Dall' agonia Через страдания Sento battere in me Чувствую, как бьётся во мне Questa musica che Эта музыка, Ho inventato per te Которую я написала для тебя
Se sai come trovarmi Если знаешь, где найти меня Se sai dove cercarmi Если знаешь, как отыскать меня Abbracciami con la mente Мысленно обними меня Il sole mi sembra spento Мне кажется, что солнце погасло Accendi il tuo nome in cielo Напиши своё имя в небе Dimmi che ci sei Скажи мне, кто ты, Quello che vorrei Скажи то, что я хочу Vivere in te Пережить в тебе.
Il sole mi sembra spento Мне кажется, что солнце погасло, Abbracciami con la mente Мысленно обними меня, Smarrita senza di te Я пропадаю без тебя. Dimmi chi sei e ci credero Скажи, кто ты и я поверю. Musica sei Ты – музыка, Adagio Адажио.
перед самым концом забери меня к морю, где пена волны как мальвины седая прядь. мы небрежно швырнём чемоданы таксисту боре и сразу - ладонь в ладони - пойдём гулять. будет вязнуть песок или галька шуршать, а потом пружинить под туфлей твоей прибой: ты пойдёшь по воде, я посуху за тобой. забери меня к морю, куда из столиц по рельсам ещё негретым спешит апрель, где, пустея, дичают вагоны и всё, что боялось конца, завершается без потерь и которое, сколько бы воздуху в лёгкие ни вобрал, всё равно никак не перейти по дну, и тогда - в отливе по локоть - оставь меня там одну.
Чувство предсмертия – смерть во сне. Скалы не знают влеченья к ней, но равнодушие – тоже страсть. Небо – заботливый старший брат - к морю склоняется головой. Так Уроборос зубами хвост крепко сжимает на глубине. Море, извывшись, иссатанев, в самый мучительный, волчий, час бьётся со скалами. Те молчат.
Скрючена, ростом невелика, девочка бродит у серых скал, спит под надзором сырых камней. В мокрой просоленной тишине темного грота вода-певун звуки, как гибкую тетиву, тянет, натягивает - и рвёт. Водные брызги свеченьем звёзд неторопливо стекают вниз. Девочка смотрит, не видя их.
Сотни блаженных и подлецовСотни блаженных и подлецов, мельком взглянув на её лицо, видели в зеркале глаз сухих страхи свои и свои грехи.
Как перелётная птица - мглу, не разгоняет рассветный луч тусклую муть в глубине зрачка. Слаб позвоночник, тонка рука; ей запрещают седлать коня. Глупая взрослая болтовня; только молчащий красноречив. Фыркают кони. Она молчит.
Братья являются точно в срок. Первый жесток, терпелив и строг. Волосы - тонкий душистый лён, голос - звенящий январский лёд, мёрзло похрустывающий наст: «Помнишь ли нас, понимаешь нас?»
Рокот второго – подземный гул. Сочно-гранатовый росчерк губ, в шахтах зрачковых кипит смола. «Нет, ты, сестрёнка, ещё мала - нужной сноровки и силы нет… Сядь лучше сзади, прижмись к спине и поминальной витой свечой жарко гори за моим плечом».
Третий – мудрей и лукавей всех. Конь его чёрен, а голос – сед, старше, чем скачущий по камням солнечный лучик: «Куплю коня! Тихого, бледного, словно лунь… Ты только вырасти – и куплю. Ну, а пока что садись в седло к первому брату; в столетье слов лживая нота в его речах действеннее и страшней меча».
Возят сестру уже сотни лет верные братья по всей земле, поят венозным густым вином. Прячась за мраморной, вороной, пламенной гривами, Смерть растёт - самая тихая из сестёр.
One for sorrow, Two for joy, Three for a girl, Four for a boy, Five for silver, Six for gold, Seven for a secret, Never to be told. Eight for a wish, Nine for a kiss, Ten for a bird, You must not miss.
Разгорайся Рим, Когда мы договорим, Когда достоим до Пасхи и переживём Пурим. Мы смоем грехи, как позавчерашний грим, Который стал новой кожей, Когда станет видно каждому из прохожих, Как радостно мы горим.
«Меня всегда бесит, когда приходится отвечать на вопросы типа «о чём ваш рассказ» или «кто такие ваши герои». Разве стал бы я про них писать, если бы знал это? Я часто пишу о людях, которых не понимаю, о жизнях, которые ставят меня в тупик. Я хочу знать, как люди придают миру смысл, что они говорят сами себе, как живут. Как называют себя, когда остаются один на один с собой. Потому что жизнь жестока. Даже когда она удивительна, даже когда прекрасна - что бывает нередко, - она всё равно жестока. Иногда я удивляюсь, как нам удаётся пережить день. Или ночь.
В мире есть: дети, убитые или раненные родителями, которые говорят, что сделали это из любви. Дети, чьи любимые папы, дяди, братья, кузены, мамы тоже любят их, влюбляются в них и говорят: всё, что делают наши тела, это хорошо, ведь мы любим друг друга, только не говори никому, потому что тогда меня посадят в тюрьму, и я не смогу больше любить тебя. Извращённая любовь. В мире также есть: дети, чей единственный шанс вырасти - это посидеть в тюрьме, настолько они боятся доверять любви вне её стен. Дети, которые умирают, как бы сильно их ни любили. Бессильная любовь. А ещё в мире есть: оборотни, чей невыплеснувшийся гнев делает их меньше, чем людьми, но больше, чем животными (современная психиатрия нередко обнаруживает животное второе «я» внутри раздвоенного сознания). Вампиры, чья ненасытная жажда опыта заставляет их выпивать людей досуха, но им всё мало. Зомби, существа обособленные, которые не чувствуют ничего, потому что не чувствуют боли. Призраки. Я пишу затем, чтобы всё это понять. Я пишу тёмное фэнтези потому, что оно учит меня, как жить в одном мире с чудовищами.»
Граждане марионетки, уклоняйтесь от объятий! Перепутаются нитки от лодыжек и запястий,-не распутать кукловоду. И повяжут, и оженят, и тогда прощай свобода мысли и передвиженья.
Мне досталась по наследству чародейная игла. Я сперва не понимала, для чего она была: Рваных платьев не латала, всякий раз теряла нить, Часто ногти норовила мне от пальцев отделить.
Я устала с нею биться и забросила под стол, Там в пыли и паутине пробыла она лет сто. Я взяла другие иглы, вышивала при свечах, И чудесные полотна окружили мой очаг.
Так, в работе и покое прожила я целый век, Но однажды летним утром подняла глаза наверх: В белом пепле, в алой пене с неба падала звезда — Вот обрушила деревья и свалилась у пруда.
Я оставила работу и отправилась к звезде. Ручеёк багровой крови потихоньку полз к воде. В буйных зарослях осоки, пав в беспамятстве на мель, Оглушённый и разбитый, умирал крылатый змей.
Пасть полна кипящей крови, кости выбиты из лапПасть полна кипящей крови, кости выбиты из лап, Знать, никто на белом свете не видал такого зла. Рёбра вырваны наружу и оплавлены в огне, Видно, как трепещут жилы в раскалённой глубине.
Хвост простёрся неподвижно, почерневший от огня. Повезло ещё бедняге, что свалился у меня.
Я прочла над ним заклятье, что упрячет от беды, Из колодца за избушкой принесла ему воды, Я лисиц, волков и рысей прогоняла с глаз долой И сшивала змею раны зачарованной иглой.
Вместо нити я осоку с волосами завила, Сшила грудь ему и плечи, сгиб разбитого крыла. Нить ложилась незаметно первый раз за целый век, Лишь густые пятна крови оставались на траве.
Я поила змея зельем, омывала каждый шов, На восходе солнца клала в пасть целебный корешок. За луной луна сменялась, я сидела у пруда, И цвела росой кровавой полумёртвая вода.
***
Нашу дочь зовут Дальянкой, будет двойня по весне, Я живу в любви и неге, в небывало странном сне. В сундуке — льняной мешочек, там лежит моя игла, Что крылатому супругу вновь подняться помогла.
У меня в руке ландыш, какие-то листья и чуть травы. Когда я вырасту, каждый будет со мной на вы: И мама, и папа, и даже чужие люди. А пока все вокруг говорят, что кого-то любят, Я не знаю, что это значит. Вчера подарил Оле мячик, Сегодня решил, что надо забрать обратно. У неё есть цветные ручки и старший брат.
Мы подрались: у меня на локте зелёнка, у Оли - бинт, Может это и есть любить?
У меня в руке ландыш, какие-то листья - почти букетУ меня в руке ландыш, какие-то листья - почти букет И крутая жевачка в другой руке - Та, что завтра же будет в Олиных волосах. Больше не знаю, о чём писать. Мама, придя с работы, почему-то ругается и кричит, Папа в ответ молчит, Прилетели вороны, голуби и грачи.
Взрослые говорят, что любить непросто, Я не хочу быть взрослым. У меня в руке ландыш и какие-то листья с окрестных клумб, Я почти что большой, а, значит, не так уж глуп, Вот недавно выпал молочный зуб. Олю скоро родители увезут, Говорят: ненадолго, но, в общем-то, могут врать, А у неё ведь цветные ручки и старший брат.
Через месяц засохший ландыш сложу в конверт, Напишу, что любить - это ждать ответа.
У меня в руке сломанный ландыш, сухая трава и труха от листьев, Пять неотправленных писем, Двадцать пять ненаписанных И столько же лет, прогорклой надеждой полных. Оля меня, конечно, давно не помнит.
У меня на локте зелёнка, но вовсе не локоть сильней болит, Кажется, это и есть любить.
Что-то дурацкое лезет в висок извне. Кто-то вселился в комнату в голове - вот разложил диван и развесил вещи. И ты, как Траволта: "Куда мне теперь идти?" - вроде есть план, но выхода не найти, час от часу здесь не легче.
И надрываешь глотку, мол, где-то был турникет, а у тебя проездного в кармане нет. Пялишься в небо, ищешь, поди, подсказки. Вот основная мысль: порядок - дом. Личная жизнь не ищется в Google Chrome. Сходи и купи раскраску.
Отрежешь ли ухо, тихо сойдя с ума, каждому выделена собственная сума - муравьед в поводке, подсолнухи на закате. Делай хоть что-то: пиши, говори, рисуй. Дари рафинад, фотографию, поцелуй, пей меньше, подпрыгивай на кровати,
ведь если что и залезло тебе в високведь если что и залезло тебе в висок, значит, есть что-то, и ты уже не одинок, и насколько глубокая рана - настолько прекрасен космос в твоих зрачках, что нет нужды заботиться об очках и прятаться за стаканом.
Вот основная мысль: порядок - дом. Но дома не будет, пока ты не будешь в нём. Так, всего лишь коробка с крышей. Ты - есть владелец собственного ключа. Ноша подобного рода в "рубить с плеча" выхода не отыщет.
Если захочется криком в ладонь - давай! Есть у эмоций собственный календарь - вторая зима проходит. Забыться - не значит забиться или запить. Пиши, говори, рисуй, но не смей любить - и будет тебе свобода.
Король молится о слезах, Чтобы морем, застывшим в горле, Расплескать из песочных глаз Непоправимое горе.
Он болен. У него засыхает сердце. Он уже не юн, Совсем не боится смерти, Но давно её разлюбил. Он идёт по земле со свежих могил, Но несёт свой крест так, Будто уже победил.
Он однажды переродитсяОн однажды переродится В безмятежного кроткого принца. Он откажется от короны И бренной мирской суеты. Глаза его будут - озёра, Взгляд будет ясный, синий, И на сердце его цветы Прорастут пламенем цинний.
Принц умрёт молодым И его могилы Никогда не коснутся Ни дождь, ни иней - Он посмертно дважды святой.
Король падает на аналой Непокрытой, седой головой.