мне на самом-то деле плевать, что ты давно не звонишь.
я тебя поселила в какой-то вымышленный париж,
в какой-то шикарный номер с видом на сен-мишель —
с кабельным, с барной стойкой, с кофе в постель.
всё, что я помню – дождь… как в шею дышала, дрожа,
как говорил «до скорого», а я уже знала «сбежал».
стояла, как дура, в юбке — по бёдрам текла вода...
и всё говорил «до скорого», а я слышала «навсегда».
но мне-то теперь без разницы… в том месте моей души,
где ты выходишь из спальни, из выбеленной тиши,
где время стоит, как вкопанное, где воздух дрожит, звеня,
никто тебя не отнимет уже, никто не возьмёт у меня.
и однажды звонят откуда-то (оттуда всегда в ночи),
и спрашивают «знали такого-то?» — (молчи, сердце, молчи!)
и говоришь, мол, глупости, этого не может быть…
он даже не в этом городе… он должен вот-вот позвонить…
и оплываешь на пол, и думаешь: "господи, боже мой!"
и нет никакой сен-мишели... и франции никакой...
я тебя поселила в какой-то вымышленный париж,
в какой-то шикарный номер с видом на сен-мишель —
с кабельным, с барной стойкой, с кофе в постель.
всё, что я помню – дождь… как в шею дышала, дрожа,
как говорил «до скорого», а я уже знала «сбежал».
стояла, как дура, в юбке — по бёдрам текла вода...
и всё говорил «до скорого», а я слышала «навсегда».
но мне-то теперь без разницы… в том месте моей души,
где ты выходишь из спальни, из выбеленной тиши,
где время стоит, как вкопанное, где воздух дрожит, звеня,
никто тебя не отнимет уже, никто не возьмёт у меня.
и однажды звонят откуда-то (оттуда всегда в ночи),
и спрашивают «знали такого-то?» — (молчи, сердце, молчи!)
и говоришь, мол, глупости, этого не может быть…
он даже не в этом городе… он должен вот-вот позвонить…
и оплываешь на пол, и думаешь: "господи, боже мой!"
и нет никакой сен-мишели... и франции никакой...