а и всё тебе пьётся-воется,
но не плачется, хоть убей.
твои мальчики – божье воинство,
а ты выскочка и плебей;
каждый светлый, красивый, ласковый,
каждый носит внутри ледник –
неудачники вроде нас с тобой
любят пыточки вроде них.
Бог умеет лелеять, пестовать,
но с тобой свирепеет весь:
на тебе ведь живого места нет,
ну откуда такая спесь?
стисни зубы и будь же паинькой...стисни зубы и будь же паинькой,
покивай Ему, подыграй,
ты же съедена тьмой и паникой,
сдайся, сдайся, и будет рай.
сядь на площади в центре города,
что ж ты ходишь-то напролом,
ты же выпотрошена, вспорота,
только нитки и поролон;
ну потешь Его, ну пожалуйста,
кверху брюхом к Нему всплыви,
всё-равно не дождёшься жалости,
облегчения и любви.
ты же слабая, сводит икры ведь,
в сердце острое сверлецо;
сколько можно терять, проигрывать
и пытаться держать лицо.
как в тюрьме: отпускают влёгкую,
если видят, что ты мертва.
но глаза у тебя с издёвкою,
и поэтому чёрта с два.
в целом, ты уже точно смертница,
с решетом-то таким в груди.
но внутри ещё что-то сердится.
значит, всё ещё впереди.