Who born in Hell, will burn in Hell...
Когда ты не ищешь ни бледного солнца, что шарит, как нищий, в раздавшихся тучах, ни жёлтых огней в трёх любимых квадратах, что шлют с высоты отколовшийся лучик,
тебе безразличны холодные ливни, облезлые ветры, сквозные, как стрелы. Лишь нервный озноб, точно морзе, по телу: скорей бы стемнело!
От близких запрятать за плотные шторы всё то, что не скажешь в осенние ночи. Царапину лечишь словами, слезами, глубокая боль проживается, молча.
Заплаканный город - сомнительный спутник, из тех, кто устал от осенних истерик. Быть может, в апреле ты выйдешь за двери. Научишься верить.
Колёса фортуны, точнее покрышки, отправишь в канаву, начнешь всё с начала. Рубцуется память морскими узлами, пока не дойдёшь до другого причала.
И, может, однажды вы встретитесь снова, немного иные, но всё же... Но всё же знакомый озноб пробегает по коже. Как больно-то, Боже!
© Deacon
тебе безразличны холодные ливни, облезлые ветры, сквозные, как стрелы. Лишь нервный озноб, точно морзе, по телу: скорей бы стемнело!
От близких запрятать за плотные шторы всё то, что не скажешь в осенние ночи. Царапину лечишь словами, слезами, глубокая боль проживается, молча.
Заплаканный город - сомнительный спутник, из тех, кто устал от осенних истерик. Быть может, в апреле ты выйдешь за двери. Научишься верить.
Колёса фортуны, точнее покрышки, отправишь в канаву, начнешь всё с начала. Рубцуется память морскими узлами, пока не дойдёшь до другого причала.
И, может, однажды вы встретитесь снова, немного иные, но всё же... Но всё же знакомый озноб пробегает по коже. Как больно-то, Боже!
© Deacon