Who born in Hell, will burn in Hell...
Домашние девочки думают, может стоило лет в шестнадцать сбежать в Казань?
Домашние мальчики думают: как её догнать, да за что же ты, господи, мною её наказал,
Ведь жила себе, никого не трогала, в шаре своём хрустальном, в башне без дна над бездной,
Вышивала, спала спокойно тысячи лет, а теперь бежит куда-то одна посреди кромешного леса.
Ведьма тоже была когда-то русалочкой, Василиса премудрая вырастает в бабу Ягу.
Переходим на тренерскую, давай, я уверена, я смогу.
Не бывает гарантий, что замок твой не обрушится с дивным звоном серебряным от неверного движения рукава.
Покатилось яблочко, на дворе дрова, а тебе - не расти трава.
По волнам моей памяти, здравствуй, девятый вал, проходи.
Накрывает, сбивает с ног, заливает водою горько-солёной дыру в груди.
Я лежу на песчаном дне, и смотрю сквозь воду и годы на солнечные лучи.
Догоняет, берёт в ладони, не отпускает.
Стучит. Стучит. Стучит.
©
Домашние мальчики думают: как её догнать, да за что же ты, господи, мною её наказал,
Ведь жила себе, никого не трогала, в шаре своём хрустальном, в башне без дна над бездной,
Вышивала, спала спокойно тысячи лет, а теперь бежит куда-то одна посреди кромешного леса.
Ведьма тоже была когда-то русалочкой, Василиса премудрая вырастает в бабу Ягу.
Переходим на тренерскую, давай, я уверена, я смогу.
Не бывает гарантий, что замок твой не обрушится с дивным звоном серебряным от неверного движения рукава.
Покатилось яблочко, на дворе дрова, а тебе - не расти трава.
По волнам моей памяти, здравствуй, девятый вал, проходи.
Накрывает, сбивает с ног, заливает водою горько-солёной дыру в груди.
Я лежу на песчаном дне, и смотрю сквозь воду и годы на солнечные лучи.
Догоняет, берёт в ладони, не отпускает.
Стучит. Стучит. Стучит.
©